Крепость

Мы в фортеции живем,

Хлеб едим и воду пьем;

А как лютые враги

Придут к нам на пироги,

Зададим гостям пирушку:

Зарядим картечью пушку.

Солдатская песня

Старинные люди, мой батюшка.

Недоросль

Белогорская крепость находилась в сорока верстах от Оренбурга. Дорога шла по крутому берегу Яика. Река еще не замерзала, и ее свинцовые волны грустно чернели в однообразных берегах, покрытых белым снегом. За ними простирались киргизские степи. Я погрузился в размышления, большею частию печальные. Гарнизонная жизнь мало имела для меня привлекательности. Я старался вообразить себе капитана Миронова, моего будущего начальника, и представлял его строгим, сердитым стариком, не знающим ничего, кроме своей службы, и готовым за всякую безделицу сажать меня под арест на хлеб и на воду. Между тем начало смеркаться. Мы ехали довольно скоро. «Далече ли до крепости?» – спросил я у своего ямщика. «Недалече, – отвечал он. – Вон уж видна». – Я глядел во все стороны, ожидая увидеть грозные бастионы, башни и вал; но ничего не видал, кроме деревушки, окруженной бревенчатым забором. С одной стороны стояли три или четыре скирда сена, полузанесенные снегом; с другой – скривившаяся мельница, с лубочными крыльями, лениво опущенными. «Где же крепость?» – спросил я с удивлением. «Да вот она», – отвечал ямщик, указывая на деревушку, и с этим словом мы в нее въехали. У ворот увидел я старую чугунную пушку; улицы были тесны и кривы; избы низки и большею частию покрыты соломою. Я велел ехать к коменданту, и через минуту кибитка остановилась перед деревянным домиком, выстроенным на высоком месте, близ деревянной же церкви.

Никто не встретил меня. Я пошел в сени и отворил дверь в переднюю. Старый инвалид, сидя на столе, нашивал синюю заплату на локоть зеленого мундира. Я велел ему доложить обо мне. «Войди, батюшка, – отвечал инвалид, – наши дома». Я вошел в чистенькую комнатку, убранную по-старинному. В углу стоял шкаф с посудой; на стене висел диплом офицерский за стеклом и в рамке; около него красовались лубочные картинки, представляющие взятие Кистрина и Очакова, также выбор невесты и погребение кота. У окна сидела старушка в телогрейке и с платком на голове. Она разматывала нитки, которые держал, распялив на руках, кривой старичок в офицерском мундире. «Что вам угодно, батюшка?» – спросила она, продолжая свое занятие. Я отвечал, что приехал на службу и явился по долгу своему к господину капитану, и с этим словом обратился было к кривому старичку, принимая его за коменданта; но хозяйка перебила затверженную мною речь. «Ивана Кузмича дома нет, – сказала она, – он пошел в гости к отцу Герасиму; да все равно, батюшка, я его хозяйка. Прошу любить и жаловать. Садись, батюшка». Она кликнула девку и велела ей позвать урядника. Старичок своим одиноким глазом поглядывал на меня с любопытством. «Смею спросить, – сказал он, – вы в каком полку изволили служить?» Я удовлетворил его любопытству. «А смею спросить, – продолжал он, – зачем изволили вы перейти из гвардии в гарнизон?» Я отвечал, что такова была воля начальства. «Чаятельно, за неприличные гвардии офицеру поступки», – продолжал неутомимый вопрошатель. «Полно врать пустяки, – сказала ему капитанша, – ты видишь, молодой человек с дороги устал; ему не до тебя… (держи-ка руки прямее…). А ты, мой батюшка, – продолжала она, обращаясь ко мне, – не печалься, что тебя упекли в наше захолустье. Не ты первый, не ты последний. Стерпится, слюбится. Швабрин Алексей Иваныч вот уж пятый год как к нам переведен за смертоубийство. Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух свидетелях! Что прикажешь делать? На грех мастера нет».

В эту минуту вошел урядник, молодой и статный казак. «Максимыч! – сказала ему капитанша. – Отведи господину офицеру квартиру, да почище». – «Слушаю, Василиса Егоровна, – отвечал урядник. – Не поместить ли его благородие к Ивану Полежаеву?» – «Врешь, Максимыч, – сказала капитанша, – у Полежаева и так тесно; он же мне кум и помнит, что мы его начальники. Отведи господина офицера… как ваше имя и отчество, мой батюшка? Петр Андреич?.. Отведи Петра Андреича к Семену Кузову. Он, мошенник, лошадь свою пустил ко мне в огород. Ну, что, Максимыч, все ли благополучно?»

– Все, слава богу, тихо, – отвечал казак, – только капрал Прохоров подрался в бане с Устиньей Негулиной за шайку горячей воды.

– Иван Игнатьич! – сказала капитанша кривому старичку. – Разбери Прохорова с Устиньей, кто прав, кто виноват. Да обоих и накажи. Ну, Максимыч, ступай себе с богом. Петр Андреич, Максимыч отведет вас на вашу квартиру.

Я откланялся. Урядник привел меня в избу, стоявшую на высоком берегу реки, на самом краю крепости. Половина избы занята была семьею Семена Кузова, другую отвели мне. Она состояла из одной горницы довольно опрятной, разделенной надвое перегородкой. Савельич стал в ней распоряжаться; я стал глядеть в узенькое окошко. Передо мною простиралась печальная степь. Наискось стояло несколько избушек; по улице бродило несколько куриц. Старуха, стоя на крыльце с корытом, кликала свиней, которые отвечали ей дружелюбным хрюканьем. И вот в какой стороне осужден я был проводить мою молодость! Тоска взяла меня; я отошел от окошка и лег спать без ужина, несмотря на увещания Савельича, который повторял с сокрушением: «Господи владыко! ничего кушать не изволит! Что скажет барыня, коли дитя занеможет?»

На другой день поутру я только что стал одеваться, как дверь отворилась, и ко мне вошел молодой офицер невысокого роста, с лицом смуглым и отменно некрасивым, но чрезвычайно живым. «Извините меня, – сказал он мне по-французски, – что я без церемонии прихожу с вами познакомиться. Вчера узнал я о вашем приезде; желание увидеть, наконец, человеческое лицо так овладело мною, что я не вытерпел. Вы это поймете, когда проживете здесь еще несколько времени». Я догадался, что это был офицер, выписанный из гвардии за поединок. Мы тотчас познакомились. Швабрин был очень не глуп. Разговор его был остер и занимателен. Он с большой веселостию описал мне семейство коменданта, его общество и край, куда завела меня судьба. Я смеялся от чистого сердца, как вошел ко мне тот самый инвалид, который чинил мундир в передней коменданта, и от имени Василисы Егоровны позвал меня к ним обедать. Швабрин вызвался идти со мною вместе.

Подходя к комендантскому дому, мы увидели на площадке человек двадцать стареньких инвалидов с длинными косами и в треугольных шляпах. Они выстроены были во фрунт. Впереди стоял комендант, старик бодрый и высокого росту, в колпаке и в китайчатом халате. Увидя нас, он к нам подошел, сказал мне несколько ласковых слов и стал опять командовать. Мы остановились было смотреть на учение; но он просил нас идти к Василисе Егоровне, обещаясь быть вслед за нами. «А здесь, – прибавил он, – нечего вам смотреть».

Василиса Егоровна приняла нас запросто и радушно и обошлась со мною как бы век была знакома. Инвалид и Палашка накрывали стол. «Что это мой Иван Кузмич сегодня так заучился! – сказала комендантша. – Палашка, позови барина обедать. Да где же Маша?» – Тут вошла девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачесанными за уши, которые у нее так и горели. С первого взгляда она не очень мне понравилась. Я смотрел на нее с предубеждением: Швабрин описал мне Машу, капитанскую дочь, совершенною дурочкою. Марья Ивановна села в угол и стала шить. Между тем подали щи. Василиса Егоровна, не видя мужа, вторично послала за ним Палашку. «Скажи барину: гости-де ждут, щи простынут; слава богу, ученье не уйдет; успеет накричаться». – Капитан вскоре явился, сопровождаемый кривым старичком. «Что это, мой батюшка? – сказала ему жена. – Кушанье давным-давно подано, а тебя не дозовешься». – «А слышь ты, Василиса Егоровна, – отвечал Иван Кузмич, – я был занят службой: солдатушек учил». – «И, полно! – возразила капитанша. – Только слава, что солдат учишь: ни им служба не дается, ни ты в ней толку не ведаешь. Сидел бы дома да богу молился; так было бы лучше. Дорогие гости, милости просим за стол».

Мы сели обедать. Василиса Егоровна не умолкала ни на минуту и осыпала меня вопросами: кто мои родители, живы ли они, где живут и каково их состояние? Услыша, что у батюшки триста душ крестьян, «легко ли! – сказала она, – ведь есть же на свете богатые люди! А у нас, мой батюшка, всего-то душ одна девка Палашка, да слава богу, живем помаленьку. Одна беда: Маша; девка на выданье, а какое у ней приданое? частый гребень, да веник, да алтын денег (прости бог!), с чем в баню сходить. Хорошо, коли найдется добрый человек; а то сиди себе в девках вековечной невестою». – Я взглянул на Марью Ивановну; она вся покраснела, и даже слезы капнули на ее тарелку. Мне стало жаль ее, и я спешил переменить разговор. «Я слышал, – сказал я довольно некстати, – что на вашу крепость собираются напасть башкирцы». – «От кого, батюшка, ты изволил это слышать?» – спросил Иван Кузмич. «Мне так сказывали в Оренбурге», – отвечал я. «Пустяки! – сказал комендант. – У нас давно ничего не слыхать. Башкирцы – народ напуганный, да и киргизцы проучены. Небось на нас не сунутся; а насунутся, так я такую задам острастку, что лет на десять угомоню». – «И вам не страшно, – продолжал я, обращаясь к капитанше, – оставаться в крепости, подверженной таким опасностям?» – «Привычка, мой батюшка, – отвечала она. – Тому лет двадцать как нас из полка перевели сюда, и не приведи господи, как я боялась проклятых этих нехристей! Как завижу, бывало, рысьи шапки, да как заслышу их визг, веришь ли, отец мой, сердце так и замрет! А теперь так привыкла, что и с места не тронусь, как придут нам сказать, что злодеи около крепости рыщут».

– Василиса Егоровна прехрабрая дама, – заметил важно Швабрин. – Иван Кузмич может это засвидетельствовать.

– Да, слышь ты, – сказал Иван Кузмич, – баба-то не робкого десятка.

– А Марья Ивановна? – спросил я, – так же ли смела, как и вы?

– Смела ли Маша? – отвечала ее мать. – Нет, Маша трусиха. До сих пор не может слышать выстрела из ружья: так и затрепещется. А как тому два года Иван Кузмич выдумал в мои именины палить из нашей пушки, так она, моя голубушка, чуть со страха на тот свет не отправилась. С тех пор уж и не палим из проклятой пушки.

Мы встали из-за стола. Капитан с капитаншею отправились спать; а я пошел к Швабрину, с которым и провел целый вечер.

В 1836 году в журнале «Современник» была опубликована историческая повесть А.С. Пушкина «Капитанская дочка», действие которой происходит в страшные годы пугачевского восстания в 1773-1775 годах. Писатель в своих произведениях не раз обращался к исторической тематике, пытаясь в событиях прошлого найти ответы на вопросы современности. Примером могут послужить такие сочинения автора, как «Борис Годунов», «Арап Петра Великого», «Полтава», «Метель» и другие.

Приезд Петра Гринева в Белогорскую крепость

Главный герой повести - офицер. Он был отправлен на военную службу в один из самых отдаленных уголков страны. Белогорская крепость располагалась в степи и поначалу показалась молодому человеку настоящей глушью, где ему суждено было прозябать в скуке и бездействии. Местность показалась ему унылой и невзрачной, поскольку напоминала не военный гарнизон, а бедную деревню.

Однако уже первое знакомство с ее обитателями изменило представление Петра Андреевича о своем месте службы. И в самом деле в повести "Капитанская дочка" сыграла большую роль: ведь именно здесь он встретил свою любовь, прошел через страшные испытания, но не уронил своей чести и сохранил верность государыне. Жители этого укрепления оказались людьми чрезвычайно простыми, чем сразу заслужили симпатию юноши.

Обитатели Белогорской крепости: супруги Мироновы

Капитаном гарнизона был Иван Миронов - человек добродушный и бесхитростный, который хорошо относился к своим подчиненным, уважал свою супругу - Василису Егоровну, и очень любил единственную дочку - Марью Ивановну. Его жена не только управляла домашними делами, но и принимала активное участие в руководстве военнослужащими.

Белогорская крепость воспринималось ею как хозяйство, и потому она довольно умело справлялась не только со своими функциями, но и с проблемами мужа по военной части. Василиса Егоровна пользовалась общим уважением среди обитателей и имела репутацию женщины строгой, но справедливой. Образ этой героини - один из самых удачных в повести.

Маша Миронова

Главной героиней является капитанская дочка, Марья Ивановна, простая девушка без образования и манер. Однако ее чуткость и доброта сразу привлекли Петра Гринева, который нашел ее умной и рассудительной. Благодаря этой симпатии Белогорская крепость уже не казалась ему скучной, напротив, он быстро привык к новой жизни и стал находить в ней много положительного.

Любовь героя к Маше Мироновой, безусловно, во многом определяла его отношение к своему существованию в гарнизоне. В то время, когда оба надеялись пожениться, Петр Гринев был полон надежд на будущее и верил в счастливую судьбу. Однако после отказа его отца на брак герой совершенно потерял вкус к жизни, и Белогорская крепость стала казаться ему пустой и унылой.

Остальные жители крепости: Швабрин, Иван Игнатьевич, Палашка

При характеристике повести «Капитанская дочка» большое значение имеет то, как показан Петр на эту тему следует сопроводить описанием его отношений с другими обитателями гарнизона, в первую очередь со Швабриным. Алексей Иванович также был офицером, однако являл собой полную противоположность главному герою.

С самого начала он производит неприятное впечатление, которое впоследствии подтверждается его попытками помешать отношениям Петра и Маши. Он злобно и едко высмеивает и Василису Егоровну, оскорбляет Машу, нечестно ранит на дуэли Гринева, воспользовавшись тем, что тот отвлекся на Савельича. Он изменяет своей клятве и переходит на сторону Пугачева и, наконец, на суде дает ложные показания против своего бывшего соперника.

Иное впечатление производят второстепенные персонажи - слуги Мироновых: Иван Игнатьевич, старый инвалид, который, однако, отказался признать Пугачева государем, за что был повешен, и горничная Палашка, которая в трудные минуты помогает своей барышне, Марье Ивановне. Эти герои как бы оттеняют образ Белогорской крепости, показывая, что в самой глубинке страны живут простые, но честные и благородные люди.

Общая характеристика гарнизона

Место службы Петра Гринева играет важную роль в повествовании: ведь именно здесь происходят все важнейшие события в его жизни. Тут он стал свидетелем страшной расправы Пугачева над капитаном Мироновым, Иваном Игнатьевичем, Василисой Егоровной. Сам он чудом избежал смерти и по странному совпадению подружился с Пугачевым.

В это место он бросился спасать Машу Миронову от Швабрина, вновь подвергшись опасности быть казненным бунтовщиками. Тут судьба снова свела его с Пугачевым, который и в этот раз помог ему освободить невесту. В крепости Гринев окончательно объяснился с Марьей Ивановной относительно их предстоящей женитьбы. Здесь он навсегда простился с Пугачевым для того, чтобы увидеть его через некоторое время на плахе. Белогорская крепость, описание которой было представлено в настоящем очерке, сыграла решающую роль в судьбе Петра Гринева.

Заняв луга и горы,
С вершины, как орел, бросал на град он взоры.
За станом повелел соорудить раскат
И, в нем перуны скрыв, в нощи привесть под град.
Херасков

Приближаясь к Оренбургу, увидели мы толпу колодников с обритыми головами, с лицами, обезображенными щипцами палача. Они работали около укреплений под надзором гарнизонных инвалидов. Иные вывозили в тележках сор, наполнявший ров; другие лопатками копали землю; на валу каменщики таскали кирпич и чинили городскую стену. У ворот часовые остановили нас и потребовали наших паспортов. Как скоро сержант услышал, что я еду из Белогорской крепости, то и повел меня прямо в дом генерала.

Я застал его в саду. Он осматривал яблони, обнаженные дыханием осени, и с помощию старого садовника бережно их укутывал теплой соломой. Лицо его изображало спокойствие, здоровье и добродушие. Он мне обрадовался и стал расспрашивать об ужасных происшествиях, коим я был свидетель. Я рассказал ему все. Старик слушал меня со вниманием и между тем отрезывал сухие ветви. «Бедный Миронов! - сказал он, когда кончил я свою печальную повесть. - Жаль его: хороший был офицер. И мадам Миронов добрая была дама и какая майстерица грибы солить! А что Маша, капитанская дочка?» Я отвечал, что она осталась в крепости на руках у попадьи. «Ай, ай, ай! - заметил генерал. - Это плохо, очень плохо. На дисциплину разбойников никак нельзя положиться. Что будет с бедной девушкою?» Я отвечал, что до Белогорской крепости недалеко, и что, вероятно, его превосходительство не замедлит выслать войско для освобождения бедных ее жителей. Генерал покачал головою с видом недоверчивости. «Посмотрим, посмотрим, - сказал он. - Об этом мы еще успеем потолковать. Прошу ко мне пожаловать на чашку чаю: сегодня у меня будет военный совет. Ты можешь нам дать верные сведения о бездельнике Пугачеве и об его войске. Теперь покамест поди отдохни».

Я пошел на квартиру, мне отведенную, где Савельич уже хозяйничал, и с нетерпением стал ожидать назначенного времени. Читатель легко себе представит, что я не преминул явиться на совет, долженствовавший иметь такое влияние на судьбу мою. В назначенный час я уже был у генерала.

Я застал у него одного из городских чиновников, помнится, директора таможни, толстого и румяного старичка в глазетовом кафтане. Он стал расспрашивать меня о судьбе Ивана Кузмича, которого называл кумом, и часто прерывал мою речь дополнительными вопросами и нравоучительными замечаниями, которые если и не обличали в нем человека сведущего в военном искусстве, то по крайней мере обнаруживали сметливость и природный ум. Между тем собрались и прочие приглашенные. Между ими, кроме самого генерала, не было ни одного военного человека. Когда все уселись и всем разнесли по чашке чаю, генерал изложил весьма ясно и пространно, в чем состояло дело. «Теперь, господа, - продолжал он, - надлежит решить, как нам действовать противу мятежников: наступательно или оборонительно? Каждый из оных способов имеет свою выгоду и невыгоду. Действие наступательное представляет более надежды на скорейшее истребление неприятеля; действие оборонительное более верно и безопасно... Итак, начнем собирать голоса по законному порядку, то есть начиная с младших по чину. Господин прапорщик! - продолжал он, обращаясь ко мне. - Извольте объяснить нам ваше мнение».

Я встал и, в коротких словах описав сперва Пугачева и шайку его, сказал утвердительно, что самозванцу способа не было устоять противу правильного оружия.

Мнение мое было принято чиновниками с явною неблагосклонностию. Они видели в нем опрометчивость и дерзость молодого человека. Поднялся ропот, и я услышал явственно слово «молокосос», произнесенное кем-то вполголоса. Генерал обратился ко мне и сказал с улыбкою: «Господин прапорщик! Первые голоса на военных советах подаются обыкновенно в пользу движений наступательных; это законный порядок. Теперь станем продолжать собирание голосов. Господин коллежский советник! скажите нам ваше мнение!»

Старичок в глазетовом кафтане поспешно допил третью свою чашку, значительно разбавленную ромом, и отвечал генералу: «Я думаю, ваше превосходительство, что не должно действовать ни наступательно, ни оборонительно».

Как же так, господин коллежский советник? - возразил изумленный генерал. - Других способов тактика не представляет: движение оборонительное или наступательное...

Ваше превосходительство, двигайтесь подкупательно.

Эх-хе-хе! мнение ваше весьма благоразумно. Движения подкупательные тактикою допускаются, и мы воспользуемся вашим советом. Можно будет обещать за голову бездельника... рублей семьдесят или даже сто... из секретной суммы...

И тогда, - прервал таможенный директор, - будь я киргизский баран, а не коллежский советник, если эти воры не выдадут нам своего атамана, скованного по рукам и по ногам.

Мы еще об этом подумаем и потолкуем, - отвечал генерал. - Однако надлежит во всяком случае предпринять и военные меры. Господа, подайте голоса ваши по законному порядку.

Все мнения оказались противными моему. Все чиновники говорили о ненадежности войск, о неверности удачи, об осторожности и тому подобном. Все полагали, что благоразумнее оставаться под прикрытием пушек, за крепкой каменной стеною, нежели на открытом поле испытывать счастие оружия. Наконец генерал, выслушав все мнения, вытряхнул пепел из трубки и произнес следующую речь:

Государи мои! должен я вам объявить, что с моей стороны я совершенно с мнением господина прапорщика согласен, ибо мнение сие основано на всех правилах здравой тактики, которая всегда почти наступательные движения оборонительным предпочитает.

Тут он остановился и стал набивать свою трубку. Самолюбие мое торжествовало. Я гордо посмотрел на чиновников, которые между собою перешептывались с видом неудовольствия и беспокойства.

Но, государи мои, - продолжал он, выпустив, вместе с глубоким вздохом, густую струю табачного дыму, - я не смею взять на себя столь великую ответственность, когда дело идет о безопасности вверенных мне провинций ее императорским величеством, всемилостивейшей моею государыней. Итак, я соглашаюсь с большинством голосов, которое решило, что всего благоразумнее и безопаснее внутри города ожидать осады, а нападения неприятеля силой артиллерии и (буде окажется возможным) вылазками - отражать.

Чиновники, в свою очередь, насмешливо поглядели на меня. Совет разошелся. Я не мог не сожалеть о слабости почтенного воина, который, наперекор собственному убеждению, решался следовать мнениям людей несведущих и неопытных.

Спустя несколько дней после сего знаменитого совета узнали мы, что Пугачев, верный своему обещанию, приближился к Оренбургу. Я увидел войско мятежников с высоты городской стены. Мне показалось, что число их вдесятеро увеличилось со времени последнего приступа, коему был я свидетель. При них была и артиллерия, взятая Пугачевым в малых крепостях, им уже покоренных. Вспомня решение совета, я предвидел долговременное заключение в стенах оренбургских и чуть не плакал от досады.

Не стану описывать оренбургскую осаду, которая принадлежит истории, а не семейственным запискам. Скажу вкратце, что сия осада по неосторожности местного начальства была гибельна для жителей, которые претерпели голод и всевозможные бедствия. Легко можно себе вообразить, что жизнь в Оренбурге была самая несносная. Все с унынием ожидали решения своей участи; все охали от дороговизны, которая в самом деле была ужасна. Жители привыкли к ядрам, залетавшим на их дворы; даже приступы Пугачева уж не привлекали общего любопытства. Я умирал со скуки. Время шло. Писем из Белогорской крепости я не получал. Все дороги были отрезаны. Разлука с Марьей Ивановной становилась мне нестерпима. Неизвестность о ее судьбе меня мучила. Единственное развлечение мое состояло в наездничестве. По милости Пугачева, я имел добрую лошадь, с которой делился скудной пищею и на которой ежедневно выезжал я за город перестреливаться с пугачевскими наездниками. В этих перестрелках перевес был обыкновенно на стороне злодеев, сытых, пьяных и доброконных. Тощая городовая конница не могла их одолеть. Иногда выходила в поле и наша голодная пехота; но глубина снега мешала ей действовать удачно противу рассеянных наездников. Артиллерия тщетно гремела с высоты вала, а в поле вязла и не двигалась по причине изнурения лошадей. Таков был образ наших военных действий! И вот что оренбургские чиновники называли осторожностию и благоразумием!

Однажды, когда удалось нам как-то рассеять и прогнать довольно густую толпу, наехал я на казака, отставшего от своих товарищей; я готов был уже ударить его своею турецкою саблею, как вдруг он снял шапку и закричал:

Здравствуйте, Петр Андреич! Как вас бог милует?

Я взглянул и узнал нашего урядника. Я несказанно ему обрадовался.

Здравствуй, Максимыч, - сказал я ему. - Давно ли из Белогорской?

Недавно, батюшка Петр Андреич; только вчера воротился. У меня есть к вам письмецо.

Где ж оно? - вскричал я, весь так и вспыхнув.

Со мною, - отвечал Максимыч, положив руку за пазуху. - Я обещался Палаше уж как-нибудь да вам доставить. - Тут он подал мне сложенную бумажку и тотчас ускакал. Я развернул ее и с трепетом прочел следующие строки:

«Богу угодно было лишить меня вдруг отца и матери: не имею на земле ни родни, ни покровителей. Прибегаю к вам, зная, что вы всегда желали мне добра и что вы всякому человеку готовы помочь. Молю бога, чтоб это письмо как-нибудь до вас дошло! Максимыч обещал вам его доставить. Палаша слышала также от Максимыча, что вас он часто издали видит на вылазках и что вы совсем себя не бережете и не думаете о тех, которые за вас со слезами бога молят. Я долго была больна; а когда выздоровела, Алексей Иванович, который командует у нас на месте покойного батюшки, принудил отца Герасима выдать меня ему, застращав Пугачевым. Я живу в нашем доме под караулом. Алексей Иванович принуждает меня выйти за него замуж. Он говорит, что спас мне жизнь, потому что прикрыл обман Акулины Памфиловны, которая сказала злодеям, будто бы я ее племянница. А мне легче было бы умереть, нежели сделаться женою такого человека, каков Алексей Иванович. Он обходится со мною очень жестоко и грозится, коли не одумаюсь и не соглашусь, то привезет меня в лагерь к злодею, и с вами-де то же будет, что с Лизаветой Харловой. Я просила Алексея Ивановича дать мне подумать. Он согласился ждать еще три дня; а коли через три дня за него не выду, так уж никакой пощады не будет. Батюшка Петр Андреич! вы один у меня покровитель; заступитесь за меня, бедную. Упросите генерала и всех командиров прислать к нам поскорее сикурсу да приезжайте сами, если можете. Остаюсь вам покорная бедная сирота Марья Миронова».

Прочитав это письмо, я чуть с ума не сошел. Я пустился в город, без милосердия пришпоривая бедного моего коня. Дорогою придумывал я и то и другое для избавления бедной девушки и ничего не мог выдумать. Прискакав в город, я отправился прямо к генералу и опрометью к нему вбежал.

Генерал ходил взад и вперед по комнате, куря свою пенковую трубку. Увидя меня, он остановился. Вероятно, вид мой поразил его; он заботливо осведомился о причине моего поспешного прихода.

Ваше превосходительство, - сказал я ему, - прибегаю к вам как к отцу родному; ради бога, не откажите мне в моей просьбе: дело идет о счастии всей моей жизни.

Что такое, батюшка? - спросил изумленный старик. - Что я могу для тебя сделать? Говори.

Ваше превосходительство, прикажите взять мне роту солдат и полсотни казаков и пустите меня очистить Белогорскую крепость.

Генерал глядел на меня пристально, полагая, вероятно, что я с ума сошел (в чем почти и не ошибался).

Как это? Очистить Белогорскую крепость? - сказал он наконец.

Ручаюсь вам за успех, - отвечал я с жаром. - Только отпустите меня.

Нет, молодой человек, - сказал он, качая головою. - На таком великом расстоянии неприятелю легко будет отрезать вас от коммуникации с главным стратегическим пунктом и получить над вами совершенную победу. Пресеченная коммуникация...

Я испугался, увидя его завлеченного в военные рассуждения, и спешил его прервать.

Дочь капитана Миронова, - сказал я ему, - пишет ко мне письмо: она просит помощи; Швабрин принуждает ее выйти за него замуж.

Неужто? О, этот Швабрин превеликий Schelm, и если попадется ко мне в руки, то я велю его судить в двадцать четыре часа, и мы расстреляем его на парапете крепости! Но покамест надобно взять терпение...

Взять терпение! - вскричал я вне себя. - А он между тем женится на Марье Ивановне!..

О! - возразил генерал. - Это еще не беда: лучше ей быть покамест женою Швабрина: он теперь может оказать ей протекцию; а когда его расстреляем, тогда, бог даст, сыщутся ей и женишки. Миленькие вдовушки в девках не сидят; то есть, хотел я сказать, что вдовушка скорее найдет себе мужа, нежели девица.

Скорее соглашусь умереть, - сказал я в бешенстве, - нежели уступить ее Швабрину!

Ба, ба, ба, ба! - сказал старик. - Теперь понимаю: ты, видно, в Марью Ивановну влюблен. О, дело другое! Бедный малый! Но все же я никак не могу дать тебе роту солдат и полсотни казаков. Эта экспедиция была бы неблагоразумна; я не могу взять ее на свою ответственность.

Я потупил голову; отчаяние мною овладело. Вдруг мысль мелькнула в голове моей: в чем оная состояла, читатель увидит из следующей главы, как говорят старинные романисты.

Гринев в Белогорской крепости.

Главный герой повести Петр Гринев. Он предстает перед нами молодым человеком из небогатой дворянской семьи. Отец его – Андрей Петрович Гринев- был простым военным. Еще до рождения Гринев был записан в полк. Петр получил домашнее образование. Сначала его обучал Савельич- верный слуга. Позже для него специально был нанят француз. Но вместо получения знаний Петр гонял голубей. По заведенной традиции дворянские дети должны были служить. Вот и отец Гринева отправил его служить, но не в элитный Семёновский полк, как думал Петр, а в Оренбург, для того, чтобы сын испытал настоящую жизнь, чтоб вышел солдат, а не шаматон.

Но судьба забросила Петрушу не просто в Оренбург, а в далёкую Белогорскую крепость, которая представляла собой старую деревушку с деревянными домами, обнесенную бревенчатым забором. Единственное оружие – старая пушка, и та была забита мусором. Вся команда крепости состояла из инвалидов. Такая крепость произвела на Гринева удручающее впечатление. Петр был очень расстроен…

Но постепенно жизнь в крепости становится сносной. Петр сближается с семьей капитана Миронова-коменданта крепости. Его принимают там как сына и заботятся о нем. Вскоре Петр влюбляется в Марию Миронову – дочь коменданта крепости. Его первая любовь оказалась взаимной, и все казалось хорошо. Но тут выясняется, что к Маше уже сватался Швабрин, сосланный в крепость за дуэль офицер, но Мария отказала ему, и Швабрин мстит, очерняя имя девушки. Гринев вступается за честь любимой девушки и вызывает Швабрина на дуэль, где получает ранение. После выздоровления Петр просит благословения родителей на брак с Марией, но отец, разозленный вестью о дуэли, отказывает ему, попрекая за это и говоря, что Петр еще молод и глуп. Маша, горячо любя Петра, на брак без благословения родителей не соглашается. Гринев очень сильно расстроен и огорчен. Мария старается избегать его. Он больше не посещает семью коменданта, жизнь становится для него все невыносимей.

Но в это время Белогорской крепости грозит беда. Пугачевское войско подходит к стенам крепости и быстро захватывает её. Все жители сразу признают Пугачева своим императором, кроме коменданта Миронова и Ивана Игнатьича. Они были повешены за непокорность «единственному и истинному императору». Пришла очередь Гринева, его сразу повели к виселице. Петр шел вперед, смотрел в лицо смерти смело и мужественно, готовясь умереть. Но тут Савельич бросился в ноги к Пугачеву и заступился за боярское дитя. Емельян велел привести Гринева к нему и приказывал ему поцеловать руку, признав его власть. Но Петр не нарушил слова и остался верен императрице Екатерине II. Пугачев рассердился, но вспомнив про подаренным ему заячий тулуп, великодушно отпустил Гринева. Вскоре они снова встретились. Гринев ехал из Оренбург спасать Машу от Швабрина, когда казаки поймали и отвели его в «дворец» Пугачева. Узнав о их любви и о том, что Швабрин заставляет бедную сироту выйти за него замуж, Емельян решил поехать в крепость вместе с Гриневым, чтоб помочь сироте. Когда Пугачев узнал, что сирота – это дочь коменданта, он разозлился, но потом отпустил Машу с Гриневым, сдержав свое слово: «Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай»

Белогорская крепость очень сильно повлияла на Петра. Из неопытного юноши Гринев превращается в молодого человека, способного защитить свою любовь, сохранить верность и честь, умеющего здраво судить о людях. \

Этапы Пугачевского бунта (Яицкий бунт, взятие Белогорской крепости, осада Оренбурга, казнь Пугачева).

Яицкий бунт отмечен в произведении лишь упоминанием, в письме, пришедшем коменданту Белогорской крепости, капитану Миронову. В письме говорится, что донской казак и раскольник, Емельян Пугачев, сбежал из-под караула и, приняв на себя имя покойного Петра III, собрал шайку и произвел возмущение в яицких селениях и уже взял и разорил несколько крепостей, действуя при этом абсолютно беспощадно.

Через сутки начинается приступ Белогорской крепости. Описание действия идет довольно подробное: от начала сбора (конница пугачевцев появилась перед крепостью позже) и расположения сторон, до действий уже внутри крепости посте её взятия Пугачевым, когда он требовал присягнуть ему на верность, а отказавшихся казнил.

Нечто похожее по историческим данным, которые мне удалось найти, происходило в Нижнеозерной крепости 27 сентября. Правда там гарнизон крепости составлял не менее тысячи солдат, и комендант, полковник Елагин, надеялся с помощью артиллерии отбиться. Перестрелка продолжалась в течение всего дня 27 сентября. Сумев поджечь деревянные стены крепости, от которых начался пожар в городке, и воспользовавшись начавшейся в городке паникой, казаки ворвались в крепость, после чего большая часть гарнизона сложила оружие. Комендант и офицеры сопротивлялись до последнего, погибнув в бою, а захваченные в плен, включая членов их семей, были расстреляны после боя. Дочь коменданта Елагина Татьяна была взята Пугачёвым в наложницы. При ней оставили брата Николая, на глазах которого после боя убили мать. Казаки застрелили Татьяну и её малолетнего брата спустя месяц.

О своем намерении появиться в Оренбурге Пугачев просит передать Гринева тамошним губернатору и генералам. Гринев приезжает в Оренбург, и на совете идет разговор о дальнейших действиях: атаковать или обороняться. В итоге было решено обороняться.

«Не стану описывать оренбургскую осаду, которая принадлежит истории, а не семейственным запискам. – пишет Петр Александрович Гринев – Скажу вкратце, что сия осада по неосторожности местного начальства была гибельна для жителей, которые претерпели голод и всевозможные бедствия. <…> Жители привыкли к ядрам, залетавшим на их дворы; даже приступы Пугачева уже не привлекали общего любопытства. <…> Все дороги были отрезаны ». Так описывается осада города – кратко и, в принципе, довольно емко. Гринев иногда выезжал на перестрелки с пугачевскими разбойниками, при этом отмечая, что конница у противника лучше, чем у осажденных. О пехоте говорится, что она голодная, а значит, что говорить о гражданских в городе, если даже обороняющие его воины не ели досыта. Первой фразой из приведенной мной цитаты текста произведения автор словами персонажа, вероятно, дает читателю ссылку на «Историю Пугачева» и подчеркивает, что повесть его исторична ровно на столько, чтобы не делать незначительной семейную, назидательную линию произведения (отношения между различными персонажами: Гринев – потомки, Гринев – Маша, Гринев – Пугачев).

О казни Пугачева упоминается уже в послесловии от издателя. «Из семейственных преданий известно, что Пер Андреевич присутствовал при казни Пугачева, который узнал его и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу ».

10 января 1775 г., на Болотной площади в Москве при громадном стечении народа была совершена казнь. Пугачёв держался достойно, взойдя на лобное место, перекрестился на соборы Кремля, поклонился на четыре стороны со словами «Прости, народ православный». Приговорённому к четвертованию Емельяну Пугачеву палач отрубил сначала голову, таково было пожелание императрицы. В приговоре значилось, что голову нужно потом насадить на пику, а части тела разнести по четырем частям города и положить на колеса, где после сжечь.